Если многотрудная работа студентов Льва Додина над романом Василия Гроссмана "Жизнь и судьба" длилась несколько долгих лет, то дипломный спектакль "Варшавская мелодия" родился в Малом драматическом театре как бы между делом и отнял у его создателей куда меньше времени. Рассказывают, впрочем, что и Леонид Зорин написал эту камерную пьесу в середине 1960-х годов всего-то недели за две - даже потом слегка стеснялся этого обстоятельства. Поработав с молодыми ребятам из своей мастерской, Лев Додин создал легкий и пронзительный спектакль, о котором совершенно точно можно сказать: больше, чем студенческий.

Студент Сергей Щипицин поработал как режиссер со студентами Уршулой Магдаленой Малкой из Польши и Данилой Козловским, а Лев Додин указан в программке как художественный руководитель постановки. Однако никаких сомнений по поводу авторства "Варшавская мелодия" не порождает. Конечно же, это всецело додинский спектакль, где аккуратно перекинуты мостки и к прежним его работам - в том числе и к недавней "Жизни и судьбе", и к "Московскому хору". Неуклюжей силе бесчеловечного государства Додин снова и снова противопоставляет спасительную музыку. На сцене практически отсутствуют приметы послевоенной Москвы, в которой произошла встреча польской студентки Гелены и русского парня Виктора, только что демобилизовавшегося и выбравшего для себя ремесло винодела. Где же живут Геля и Виктор? Все очень просто: на нотном стане, словно птицы на жердочках. Использовав лаконичную идею покойного Давида Боровского, художник Алексей Порай-Кошиц протянул поперек сцены обычные штанкеты, напоминающие пять нотных линеек, и водрузил туда пюпитры с партитурами. Белое на черном.

Данила Козловский шагнул в этот спектакль прямиком из "Жизни и судьбы", где ему в роли солдафона Новикова тоже довелось носить военную форму. В "Варшавской мелодии" его герой, Виктор-победитель, поначалу чуть снисходительно смотрит на смешную польку, которая, едва заслышав звуки Шопена, начинает то ли плакать, то ли смеяться. Впрочем, они оба здесь угловатые, застенчивые и забавные, как дети. Вместе им предстоит научиться целоваться и вслушиваться в музыку, и оба с азартом предаются этим приятным занятиям до тех пор, пока государство не напомнит о себе. Оно разлучит влюбленных при помощи сталинского закона о запрете на браки с иностранцами, и никакой Шопен Геле и Виктору здесь уже не поможет. На нотном стане, оказывается, долго не усидеть. В. и Г. в спектакле Додина совершенно буквально сидят на трубе, но настает момент, когда Г. улетает куда-то вверх, в далекую Варшаву, а В. едет в Краснодар возделывать виноградники. 10 лет спустя эти двое - он женат и она замужем - встретятся вновь в Варшаве, а еще через десяток, как раз в середине 1960-х - в Москве. Теперь уже оба в разводе. Она - знаменитая певица, он - известный ученый, но жизнь пронеслась без любви. В какой-то момент беспощадно и неумолимо тянется вверх белое полотнище, служившее фоном для нотного стана. Бьются рюмки, летят к чертовой матери какие-то галстуки и нарядные туфельки - так в ресторане после шумного застолья одним движением выдергивают белоснежную скатерть, и после пира наступает время похмелья. В последней сцене Данила Козловский наденет очки и чуть ссутулится, чтобы состарить своего героя. У него в жизни все складывается отлично, да и у Гелены тоже. "Времени всегда не хватает, - поясняет зрителю Виктор, - и это как раз хорошо".

Пропала жизнь. "Г" упало, "В" пропало... Кто остался на трубе? Разве что вечный Шопен.